Время и мы. № 39 (1979)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Александр ТУЧКОВ. "Новый Декамерон"
• Аркадий ЛЬВОВ. Тепло человеческого тела
• А. СУКОНИК. Письма Левы Гормана

ПОЭЗИЯ

• Яков ЗУГМАН. Дезертирую против теченья
• Раиса ИДЕЛЬСОН. Волны эфира
• Лия ВЛАДИМИРОВА. Хлебное вино

ФИЛОСОФИЯ,ПУБЛИЦИСТИКА, КРИТИКА

• Борис ШРАГИН. Через индивидуализм — к универсальности
• Дора ШТУРМАН. Николай Бухарин — любимец партии
• Петр ВАЙЛЬ, Александр ГЕНИС. Вселенная без мозжечка

ДИСКУССИОННАЯ ТРИБУНА

• Еврейский стереотип и перевернутая пирамида

НАШЕ ИНТЕРВЬЮ

• Белла ЕЗЕРСКАЯ . У Ростроповича, в Нью-Йорке

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• B. C. ЯНОВСКИЙ. Поля Елисейские

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Искусство Земли

ФРАГМЕНТ ИЗ ИНТЕРВЬЮ С М. РОСТРОПОВИЧЕМ

—…отъезд на два года был для меня настолько болезненным, что я вам этого передать не могу. По ночам я, как мальчишка, плакал на кухне.
— Но вы могли и не ехать!
— Не мог! В том-то и дело, что не мог.
— Почему?
— Потому что к этому все велось. Это была организованная травля меня и Вишневской. Да что вам сказать — не успели мы подать заявление в ЦК, на имя Брежнева, с просьбой о выезде, как нам позвонили и сказали: "Вам разрешено, езжайте!" Буквально через пятнадцать минут, не успели мы с Галей вернуться с Новой площади, заместитель Фурцевой Кухарский позвонил нам по телефону и просил прийти для уточнения формальностей. Он был очень любезен, когда говорил по телефону. Но стоило нам прийти, тон совершенно переменился. Он сказал очень сухо: "Нам стало известно, что советское правительство не будет возражать против вашего отъезда" (там еще был второй заместитель Фурцевой — Попов). "Стало известно" — через пятнадцать минут!
— Сверхоперативно! А больше ни о чем с вами не говорил?
— Он спросил, почему мы уезжаем, чем недовольны. Вишневская ему ответила, что Ростропович хочет играть, дирижировать, выступать с лучшими советскими оркестрами. На это он возразил: "Да, но это не значит, что оркестры хотят с ним выступать". "Вот поэтому мы и уезжаем, — сказала Вишневская. — Поскольку нам известно, что в Нью-Йорке, Париже, Лондоне оркестры хотят с ним выступать!" И, знаете, эта реплика, что "оркестры не хотят выступать", она ведь была не случайна. Все было очень хорошо организовано. Систематически снимались записи — мои и Вишневской. Отменялись концерты. Циркулярные письма шли в филармонии — Черновицкую, Саратовскую с приказом не принимать меня с концертами. Они просто толкали меня на этот шаг.
— И все из-за Солженицына?
— Да, только. Все началось судьбой, как говорится, с того момента, как он у нас поселился. Его травили, преследовали — и тогда у меня не было выбора: я должен был сказать, с кем я и что я думаю по этому поводу. Может быть, если бы он не был нашим гостем, все сложилось бы иначе. Я не осуждаю людей, которые молчат — в конце концов, не каждый имеет мужество и силы для борьбы. Но этот человек, большой русский писатель, жил у меня в тяжелую для себя пору. Я должен был его защитить или выгнать, что мне, кстати, и предлагали сделать. Вплоть до того, что пригрозили конфисковать дачу. Я ответил: "Пожалуйста, забирайте!"
— Теперь я понимаю, что у вас не было выбора.
— Никакого. И, все таки, я, как мог, оттягивал момент отъезда. Мы подали заявление 29 марта 1974 года, а в мае должен был состояться конкурс имени Чайковского, где я неизменно, в течение многих лет, был председателем жюри по виолончели. Я сказал тогда Фурцевой: "Может быть, мне еще провести конкурс, а потом уехать?" Она ответила: "Нет, лучше уезжайте сейчас". Кажется, яснее не скажешь. И все-таки за три дня до отъезда я предпринял последнюю, отчаянную попытку остаться. У меня был близкий друг по фамилии Кириллин — один из заместителей Косыгина. С ним я мог быть откровенен. Я сказал ему, что готов на все. Что готов поехать в Сибирь и создать там оркестр. Или преподавать в музыкальной школе. Я просил его передать мою просьбу советскому правительству. Я сказал ему, что не хочу уезжать, что, может, я еще пригожусь России.
— Жди, я тебе завтра дам ответ, — ответил Кириллин. Он приехал к нам на следующий день и сказал: "Уезжай". Всего одно слово.