Время и мы. № 26 (1978)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Владимир РЫБАКОВ. Мост Александра III
• Вадим НЕЧАЕВ. Одиноким сдается угол
• Е. ШИФФЕРС. Давай, Акимушкин, давай!

ПОЭЗИЯ

• Лия ВЛАДИМИРОВА. Пора предчувствий
• Леонид ГУБАНОВ. Победителей не судят
• Игорь БУРИХИН. В суровую зиму я пробовал жить

ПУБЛИЦИСТИКА, ФИЛОСОФИЯ, КРИТИКА

• И. ДОМАЛЬСКИЙ. Технология ненависти
• Ефим ЭТКИНД. Советский писатель и смерть
• Борис ПАРАМОНОВ. Орвелл: пророчество-репортаж

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Фаина БААЗОВА. Дело Рокотова
• Михаил ХЕНЧИНСКИЙ. Келецкая трагедия. Загадка одного погрома

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Пир авангардизма

ИЗ ПОЧТЫ РЕДАКЦИИ

• Существует ли в Израиле свобода совести?

ФРАГМЕНТ ИЗ ДОКЛАДА Е. ЭТКИНДА НА ВЕНЕЦИАНСКОМ БИЕНАЛЕ

Известно, что Советский Союз — страна наивысших достижений, наибыстрейших темпов, наилучших возможностей. Страна-чемпион. Советский Союз на первом месте в мире по количеству шахматных гроссмейстеров, книжных тиражей и танцоров на льду. Советский Союз оставил далеко позади всех возможных конкурентов и соперников и по количеству писателей: еще недавно их было шесть тысяч, — теперь, кажется, более семи. Подумать только — семь тысяч писателей! Правда, не на одном только русском языке пишет этот легион литераторов; все равно — эта цифра вызывает восхищение, трепет, содрогание.
Лет десять назад москвичи развлекались такой игрой: несколько человек садились вокруг стола и каждый клал по монете на общее блюдечко, в банк. Ведущий, открывая наугад ежегодный "Справочник Союза писателей", читал подряд фамилии. Участники должны были остановить его на имени, известном хотя бы одному из них; этот один считался выигравшим, и весь банк шел ему. Обычно банк рос и рос — друг за другом следовали десятки неведомых имен, сотни имен якобы писателей. Никто никогда их не слыхал.
Идея такого исполинского Союза писателей, многотысячного и бесформенного, принадлежала, кажется, Леониду Соболеву, который в трудное время "новых заморозков", в 1957, возглавил им же организованный Союз писателей РСФСР. Тринадцать лет подряд Леонид Соболев со своими подручными изо всех сил раздувал Союз, затаскивая туда любого графомана, — и чем он был серее, тем лучше. Повторю крылатое словцо Г. Владимова: "Серые начинают и выигрывают".
Зачем эти семь тысяч? Чтобы были незаметны потери. Что на таком грандиозном фоне — исключение из Союза десятка-другого инакомыслящих? Через год после создания российского Союза писателей возникло дело Бориса Пастернака, и Пастернака исключили. "Вон из нашей страны, господин Пастернак! — кричал Борис Полевой. — Мы не хотим дышать с вами одним воздухом". Ну исключили Пастернака, а еще до того Ахматову с Зощенкой, а позднее Солженицына, Чуковскую, Войновича, Корнилова, Синявского, Копелева... На общем числе это не отразилось — остались все те же семь тысяч.
На фоне нынешних семи тысяч вроде бы незаметны и те, кто погибли — писатели, за полстолетия убитые тем или иным способом. Не знаю, сколько их, — называли шестьсот. В 1967 году, в письме съезду писателей эту цифру называл А.И. Солженицын: "Мы узнали после XX съезда, что их было более шестисот — ни в чем не повинных писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе. Однако свиток этот еще длинней, его закрутившийся конец не прочитывается и никогда не прочитается нашими глазами..." Шестьсот — подумаешь, всего каких-нибудь десять процентов!
И этих шестьсот писателей отдал на расправу и смерть Союз, их собственный Союз, их профессионально-общественная организация. Понимают ли наши западные собратья, что это значит? Осознают ли до конца? До конца, впрочем, не понимаем и мы сами. В нашем Союзе писателей так много славных собутыльников, такой уютный ресторан, такие комфортабельные дома творчества!.. А я думаю, что именно потому нет более страшного места, чем этот комфортабельно-интеллигентный микромир, где с такой удивительной легкостью не только выносятся смертные приговоры, но и приводятся в исполнение. А ведь создан он был, этот Союз, с надеждой на торжество справедливости и правды, и тогда его председателем был не опричник Сергей Михалков и не "гиена в сиропе" Алексей Сурков, а поэт Александр Блок.