Время и мы. № 98 (1987)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Давид ШРАЕР-ПЕТРОВ. В камышах. Рыжуха. Давид и Голиаф
• Людмила РАЙЗ. Отправь меня в Россию
• Борис БОЛЬШУН. Бой-френд Маноля
• Давид ЗИЛЬБЕРМАН. Арнольд и Буби

ПОЭЗИЯ

• Михаил КРЕПС. Чудеса двадцатого века
• Ирина МУРАВЬЕВА. Меж ребер в темноте

ПУБЛИЦИСТИКА. КРИТИКА. ФИЛОСОФИЯ

• Виктор ПЕРЕЛЬМАН. Энергия вождя и безмолвствующий народ
• Ефим ЭТКИНД. Наши и чужие берега
• Н. БЕРДЯЕВ.Христианство и антисемитизм
• Вирджиния ВУЛЬФ. Русская точка зрения

НАШЕ ИНТЕРВЬЮ

• Юрий ЛЮБИМОВ. Правители и народ. Интервью проф. Дж. Глэда

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Б. И. НИКОЛАЕВСКИЙ. Разговоры с Бухариным
• Из книги друзей — Виктору Некрасову

ПИСЬМА С КОММЕНТАРИЯМИ

• О гласности и эмигрантских перепалках
• Голос из чрева китова
• Русская эмиграция и «советская русскость»

ВЕРНИСАЖ «ВРЕМЯ И МЫ»

• Выставка работ Яна Раухвергера

ИЗ РАЗГОВОРОВ С БУХАРИНЫМ

…Обычно Бухарин не упоминал имени Сталина и ничего не говорил об их личных отношениях. У меня создалось впечатление, что Бухарин знал о «кавказской мстительности» Сталина, о которой говорили еще в дореволюционные годы и которая была одной из главных причин столкновения Бухарина со Сталиным.
Вопрос: Говорил ли он о ком-либо другом?
Ответ: Очень много и о многих. Всех его рассказов я теперь передать не могу, — но мне кажется полезным рассказать об его отношениях с академиком Павловым, знаменитым русским ученым. Начались эти отношения, когда встал вопрос об избрании Бухарина в Академию наук. Когда его имя появилось среди кандидатов — было это, если я не ошибаюсь, в 1926—27 годах, — Павлов произнес речь против его избрания, назвав его «человеком, у которого ноги по колено в крови». Сказано это было не в присутствии Бухарина, но открыто, на собрании Академии. Узнав об этом, Бухарин решил лично объясниться с Павловым. «Я его очень уважал. Конечно, мы расходились в очень многом, но я уважал его как ученого и как человека. Я поехал к нему и сказал прямо: «Мне нужно с вами переговорить». Павлов принял меня более чем холодно. Но он впустил меня к себе в квартиру и вынужден был со мною разговаривать. Беседа наша продолжалась несколько часов. Павлов засыпал меня вопросами, явно проверяя мои знания. Наступило время завтрака, и Павлов, уже несколько смущенный, сказал: «Ну, что же, — ничего не поделаешь. Идемте, — я приглашаю вас на завтрак». Мы пошли в столовую и, когда вошли, я заметил собрание бабочек на стене, Павлов, оказывается, был коллекционером — как и я. Я сидел уже за столом, когда заметил как раз напротив меня, над дверью, ящик с исключительно редкой бабочкой, которую я нигде не мог найти; я вскочил: «Как? Вы имеете ее?»
— Ах, черт возьми, — воскликнул Павлов, — он и этим интересуется!
Я стал расспрашивать, где она была поймана и т. д., и Павлов убедился, что в бабочках и жуках я знаю толк. Так начался наш роман»...

……………………………………………………………………………………….
Вопрос: Вы упомянули о внутреннем враге, против которого боролся Бухарин. Можете вы остановиться на этом пункте более подробно?
Ответ: Гуманизм Бухарина, как мне казалось тогда, в значительной мере был заострен благодаря жестокостям насильственной коллективизации и связанной с нею борьбе внутри коммунистической партии. Я вспоминаю ряд эпизодов, на которых был основан этот вывод. Как-то раз я заметил, что об ужасах коллективизации мы за границей знали достаточно много. Бухарин за это на меня по-настоящему рассердился и почти резко заявил, что все, что напечатано за границей о коллективизации, дает лишь очень слабое, бледное представление о том, что происходило в действительности. Он был в точном смысле этого слова перегружен впечатлениями от встреч и бесед с активными участниками кампании по раскулачиванию деревни, которые были буквально потрясены пережитым. Многие коммунисты тогда кончали самоубийством; другие — сходили с ума. Значительное число уходило от политической деятельности.
«Я и до коллективизации видел много тяжелого, — говорил Бухарин. — В 1919 г., когда я настаивал на лишении Чека права на расстрелы, Ильич провел решение о посылке меня представителем Политбюро в коллегию ВЧК с правом вето.
«Пусть пойдет туда сам, — сказал Ленин, — дадим ему возможность сделать попытку ввести террор в границы. Все мы будем только рады, если это ему удастся».
«И действительно, — продолжал Бухарин, — я видел вещи, иметь дело с которыми не пожелал бы и врагу. Но 1919 год никак нельзя сравнивать с 1930—33 гг. В 1919 г. мы сражались за нашу жизнь. Мы убивали, но убивали и нас. Мы каждый день рисковали своими головами — и головами близких... А в годы коллективизации шло хладнокровное уничтожение совершенно беззащитных людей, с женщинами и детьми»...
И тем не менее социальные последствия коллективизации оказались много страшнее даже ужасов ее проведения. Произошли глубокие перемены в психическом облике тех коммунистов, которые проводили эту кампанию: кто не сходил с ума, превращался в человека-машину. Для них террор становился нормальным способом управления. «Они больше не человеческие существа, — говорил Бухарин, — а только зубчики страшной машины»... Особенно в деревне происходит настоящее озверение людей, — и в результате идет процесс, который Бухарин называл процессом превращения советского государства в какую-то империю «железной пяты» Джека Лондона.