Время и мы. № 136 (1997)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Инна ЛЕСОВАЯ. Золушка и ее сестра
• Руфь ЗЕРНОВА. Ах, Самара городок

ПОЭЗИЯ

• Григорий МАРК. Летящий медный всадник
• Владимир ДОБИН. Увижу я солнце вдали
• Ной РУДОЙ. Последний уличный фонарь

РОССИЯ НА ПЕРЕПУТЬЕ

• Владимир ШЛЯПЕНТОХ. Децентрализация страхов

ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

• Марк ХОЛМЯНСКИЙ. О правде войны полвека спустя

ЛИТЕРАТУРА И КРИТИКА

• Андрей ГРИЦМАН. Какое время — таков мессия
• Лев АННИНСКИЙ. Барды

ИНТЕРВЬЮ «ВРЕМЯ И МЫ»

• Марк ГОЛИН. «Убить президента!»

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Джозеф МИТЧЕЛЛ. Секрет Джо Гульда
• Василий АГАФОНОВ. Московские картинки — год 1997

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ

• Владимир ВИШНЯК. «Где-то часов в девять вечера...»

ВЕРНИСАЖ «ВРЕМЯ И МЫ»

• В. ПЕТРОВСКИЙ. Casa de Colon

ФРАГМЕНТ ИЗ СТАТЬИ ЛЬВА АННИНСКОГО

…Я был свидетелем одной из таких встреч. В типично московскую квартиру (кажется, это состязание бардов устроил у себя телекомментатор Любовцев) набилось человек тридцать. Домашнее угощение не предусматривалось; каждый принес то, что счел нужным. Не лишенный юмора хозяин устроил из принесенного выставку: поставил шеренгой дюжину бутылок коньяка, а на пробку последней водрузил маленький мандаринчик — единственную закуску. Я описываю этот врезавшийся мне в память натюрморт, потому что он кажется мне характерным для эпохи 60-х годов, с ее «кухонными сидениями»: это не было пиршество, не потому, что нечего было купить к столу (как раз тогда — было); но собрались не за тем; даже и бутылки, боюсь, были не все выпиты, хотя сидение, начавшееся поздно, было рассчитано на всю ночь. Всю ночь я не выдержал, но первую половину состязания прослушал.
Анчаров и Визбор сидели друг против друга с гитарами в руках. Стол был пуст (даже и магнитофона не припомню), а кругом плотным кольцом сидели, стояли и, по-моему, лежали на полу слушатели. Визбор как младший — начал. Спел три песни и почтительно умолк. Анчаров выдержал маленькую паузу и тоже спел три песни, и тоже замолк, вежливо склонив голову. Меня почему-то тронула именно эта взаимная щепетильность. Песни-то я и так все знал, песни были не внове; интересна была — обстановка. И поведение — вот это подчеркнутое уступание места.
А контраст фигур был поразительно ярок. Контраст манеры петь. Контраст всего. Живой, рыжий, светящийся, весь какой-то «пушистый» Визбор и Анчаров — сдержанный, приторможенный, корректный, как бы застегнутый на все пуговицы. Не помню, как он был одет, но ощущение такое, словно он в протокольном черном костюме.
Он был не просто красавец. Он был, если можно так выразиться, концертный красавец: правильные черты лица, гладко зачесанные блестящие черные волосы, спокойная прямая осанка; фрак «просился» к его фигуре, человек с такой внешностью был бы хорош и как дипломат на приеме, и как иллюзионист на арене, и как... резидент в «стане врага».
Может быть, неслучайно биографическая «легенда» (сопровождающая всякого стоящего барда) упорно приписывала Анчарову нечто таинственное, секретное. Насколько Визбор был «распахнут», а Высоцкий даже «вывернут» наизнанку (а Окуджава вежливо «приоткрыт») — настолько Анчаров казался «закрытым» наглухо. Легенда шла за каждым из них, иногда считаясь, а иногда и не считаясь с фактами; то, что Окуджава был «грустный солдат» как-то еще вязалось с его судьбой, но солдатом-фронтовиком слыл никогда не воевавший Визбор (впрочем, еще больше он слыл спортсменом, лихим горнолыжником, что было ближе к истине). Высоцкий тоже казался спортсменом (альпинистом), что еще могло иметь реальную основу, но то, что он был в сознании народа — зеком, лагерником, — это уже чистейший образ.