Время и мы. № 66 (1982)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Игорь ЕФИМОВ. Архивы страшного суда

ПОЭЗИЯ

• Евгений НАКЛЕУШЕВ. Хотя человек не вечен
• Борис ПОЛЯКОВ. Попытка оды
• Элий ВАЙНЕРМАН. Полифония

ПУБЛИЦИСТИКА. СОЦИОЛОГИЯ. КРИТИКА.

• Виктор ПЕРЕЛЬМАН. Оглянись в сомнении
• Борис ШРАГИН. Авторитарные личности
• Ефим ЭТКИНД. Отец и дочь
• Дора ШТУРМАН. Мертвые хватают живых

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Лидия ЧУКОВСКАЯ. Предсмертие

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Альфред ТУЛЬЧИНСКИЙ. В столице мира, на 42-ой

ОТ РЕДАКЦИИ

• Страх перед высказанным словом

ИЗ РАССКАЗА ЛИДИИ ЧУКОВСКОЙ

Это была та же Флора Моисеевна Лейтес. Она шла об руку с худощавой женщиной в сером. Серый берет, серое, словно из мешковины, пальто, и в руках какой-то странный мешочек.
— Познакомьтесь: Марина Ивановна Цветаева.
Женщина в сером поглядела на меня снизу, слегка наклонив голову вбок. Лицо того же цвета, что берет: серое. Тонкое лицо, но словно припухшее. Щеки впалые, а глаза желто-зеленые, вглядывающиеся упорно. Взгляд тяжелый, выпытывающий.
— Как я рада, что вы здесь, — сказала она, протягивая мне руку. — Мне много говорила о вас сестра моего мужа, Елизавета Яковлевна Эфрон. Вот перееду в Чистополь и будем дружить.
Эти приветливые слова не сопровождались, однако, приветливой улыбкой. Вообще никакой улыбкой — ни глаз, ни губ. Ни искусственно светской, ни искренне радующейся. Произнесла она свое любезное приветствие голосом без звука, фразами без интонации. Я ответила, что тоже очень, очень рада, пожала ей руку и заспешила на почту.
Всю дорогу, шагая мимо шатких дощатых заборов, вспоминала я этот желто-зеленый взгляд и размышляла над этими неподходящими словами: "Будем дружить!" Разве мы девочки-школьницы, чтобы, увидавшись впервые, уславливаться: вот сядем на одну парту и будем дружить? А самое странное — я бы даже сказала, смешное! это упоминание о Елизавете Яковлевне. Что могла Елизавета Яковлевна Эфрон обо мне рассказывать, да еще "много рассказывать", если встреча у нас с ней произошла одна-единственная и, мягко выражаясь, в высшей степени неудачная? Встретились мы в санатории Академии наук "Узкое", под Москвой. Я приехала вечером и оказалась за одним столиком с незнакомой дамой; завтра с утра ей пора уезжать. Полная дама, гораздо старше меня, лет пятидесяти, — и тем не менее, настоящая красавица. Глубокие, темные глаза, ровные белые зубы и какая-то особая прелесть в мягком голосе, в мягких движениях, в серьезном внимании к собеседнику. Мы сказали друг другу "Добрый вечер!" и, не называя своих имен, за ужином разговорились. Разговор сначала был самый пустой, незначительный — о здешних врачах, о погоде, о режиме, но не помню почему, речь зашла о "художественном чтении" — о недавнем приезде какого-то чтеца что ли. Я, с детства наслушавшаяся, как читают поэты, высказала нечто нелестное об актерском исполнении стихов. Я слышала Антона Шварца, Качалова, Яхонтова — и все они мне не нравились. "Они не доверяют стиху, — говорила я, — они думают, что к стиху надо еще что-то прибавить от себя: голосом, интонацией, жестом. А стих не нуждается в этом. Его надо только огласить, произнести, изо всех сил совершая вычитание себя, — вот как читал Блок, например. Он как бы перечислял слова — только с точнейшим соблюдением ритмического рисунка, разумеется... К тому же, — добавила я, — все это "художественное чтение" развращает слушателя, преподнося ему стихи в качестве некоего аттракциона, а на самом деле стих для поэта — плод глубочайшего сосредоточения, вслушивания — и восприятие должно быть результатом сосредоточенности". Моя визави смотрела на меня молча, внимательно, даже как-то задумчиво, положив щеку на руку, словно посылая мне навстречу через стол очарование своих внимательных глаз. А наутро, когда она уже уехала, мне в ответ на мои расспросы объяснили, что это была наставница всех лучших актеров-чтецов, обучавшая их художественному чтению, режиссер, знаменитый педагог Елизавета Яковлевна Эфрон.
Помню, я тогда пришла в отчаянье от своей бестактности, резкости; я испугалась, что она приняла мою болтовню за преднамеренную грубость или за попытку учить ее уму-разуму.
И вот теперь от Цветаевой: "Я рада, что вы здесь, будем дружить, мне много рассказывала о вас Елизавета Яковлевна". Быть может, Марина Ивановна и сама не одобряет "художественное чтение" и по рассказу Елизаветы Яковлевны поняла, что я люблю стихи?