Время и мы. № 37 (1979)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Александр ТУЧКОВ. Открытие Америки
• А. СУКОНИК. Диалог на лестничной площадке
• Владимир ВИШНЯК. Мон ами Андрэ Конюс

ПОЭЗИЯ

• Александр ВЕРНИК. Посвящения
• Анатолий ЖИГАЛОВ. Дорога в Никуда

ДИСКУССИОННАЯ ТРИБУНА

• Израиль ЭЛЬДАД. Между переворотом и революцией
• Соломон ЦИРЮЛЬНИКОВ. Самозащита или завоевание

ПУБЛИЦИСТИКА, ПОЛИТИКА, КУЛЬТУРА

• Виктор ПЕРЕЛЬМАН. Третья эмиграция и джунгли свободы
• Лев НАВРОЗОВ. Что знает западная разведка о России
• Евгений РУБИН. Победитель и побежденный

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• B. C. ЯНОВСКИЙ. Поля Елисейские
• Андрей СЕДЫХ. Шагал

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Образы Олега Целкова

ИЗ ПОЧТЫ РЕДАКЦИИ

• Письмо о пользе уважения

ФРАГМЕНТ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВАСИЛИЯ ЯНОВСКОГО

…Ходасевич играл в бридж серьезно, без отвлеченных разговорчиков и ценил только хороших партнеров.
— Ну что это за игра, — дергался он, кривясь. — Только шлепание картами.
Ему было трудно и больно следить за нашими самоубийственными взлетами — в разговорах, спорах. При нем беседа невольно становилась суше, прозаичнее, скучнее, добросовестнее, пожалуй. Диалог, по существу, у нас с ним не получался. И в его присутствии не могло зародиться это торжествующее чувство СВОБОДЫ. Нет, все в мире связано, переплетено причинно-следственной цепью, и чудо узаконено только в гомеопатических дозах.
Ходасевич, мастер, труженик прежде всего требовал дисциплины и от других; он мог быть мелочным, придирчивым, даже мстительным до безобразия. Но зато как он расцветал, когда натыкался на писателя, достойного похвалы.
Ходасевич не думал, что литература прейдет, а дружба останется: во всяком случае, это его не радовало.
Горечь Ходасевича усугублялась еще газетой "Возрождение", в которой он был вынужден сотрудничать. "Возрождение", чтобы отвоевать рынок, должно было, в отличие от "Последних Новостей", все больше отклоняться "вправо". И газета, не задумываясь, начала щедро раздавать куски Дальнего Востока японцам, а Украины — немцам. Для такого черного передела туда постепенно начали стекаться веселые ребята, чувствовавшие себя дома в контрразведках многих тоталитарных (а порой, и демократических) стран. В этой компании поневоле застрял Владислав Фелицианович, который, вероятно, не будь Адамовича, сидел бы в приличных "Последних Новостях".
Кстати, когда в эмиграции появился очень талантливый журналист правого толка, бывший сотрудник "Нового Времени" Солоневич и описал сплошной советский балаган, "Возрождение" вернуло ему рукопись, не оценив по достоинству этого замечательного произведения; книга, разумеется, была принята "Последними Новостями" и печаталась там из номера в номер, повышая тираж демократической газеты.
Держал себя Ходасевич в "Возрождении" вполне независимо. Такой независимости в органе Милюкова, вероятно, нельзя было бы сохранить: тут сказывалась "принципиальность" наших либералов. Писал он свой четверговый "подвал" о литературе, ни во что больше не вмешиваясь; но всем было ясно, что сидит он там, потому что больше некуда ему податься.
Заработка 300—400 франков в неделю хватало только на самые главные бытовые нужды. О летнем отдыхе нельзя было даже мечтать. Или приходилось клянчить, занимать, писать унизительные письма "многоуважаемым", выводя в конце: "Любящий Вас"...
Можно утверждать, что Ходасевич в последние годы своей жизни просто задыхался от нудной работы. Он и стихи перестал писать: это решающий признак в биографии поэта — после чего остается только умереть.
Он всегда выглядел моложе своих лет благодаря прирожденной сухощавости и подвижности. Андрей Белый в воспоминаниях сравнивает его с гусеницей. Он имеет в виду, пожалуй, цвет лица Ходасевича — зеленоватый, отравленный, нездоровый. Маленькая, костлявая голова и тяжелые очки... если угодно, сходство, скорее, с муравьем. Впрочем, часто, по-юношески оживляясь, он не был лишен своеобразного шарма.
Это было в Лас-Казе, на большом литературном собрании, еще в двадцатых годах: я обратил внимание на очкастого господина, типа вечного русского студента, с неправильным прикусом нижней челюсти... Это оказался Ходасевич, гроза молодых литераторов, нетвердо расставлявших знаки препинания (в первую очередь, Поплавского).
Ходасевич, как я уже упоминал, редко тогда бывал на наших собраниях; он был не в ладах или даже попросту в ссоре с Гиппиус, Адамовичем, Ивановым, Оцупом*... Жил обособленно, гордо и обиженно, поддерживая связь, пожалуй, только с Цветаевой.
Молодежь, в общем, его уважала; "Тяжелую Лиру" ценили все. Но не любили ни его, ни даже его стихов, в целом. Близкие ему парижские поэты не всегда были самые интересные: Терапьяно, Смоленский, Юрий Мандельштам...