Время и мы. № 35 (1978)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Людмила ШТЕРН. "Двенадцать коллегий"
• Владимир РЫБАКОВ. Враг

ПОЭЗИЯ

• М. АЙЗЕНБЕРГ. На снегу, у кочующих стен
• Е. Ф. САБУРОВ. Чувство города и дня

ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

• Соломон ЦИРЮЛЬНИКОВ. Государство Израиль вместо сионизма

ПУБЛИЦИСТИКА, ФИЛОСОФИЯ, КРИТИКА

• Г. НИЛОВ. Из-под глыб — в небеса
• Елена КЛЕПИКОВА. У погоста русской деревни

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Михаил ДЕМИН. Таежный бродяга

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Клод ГАНДЕЛЬМАН. Зарисовки на полях

ФРАГМЕНТ ИЗ КРИТИЧЕСКОЙ СТАТЬИ Е. КЛЕПИКОВОЙ

Литературная карьера Федора Абрамова привлекательна именно своей заурядностью — едва ли не на всех эволюционных ступенях, вплоть до последних. Официальный и бездарный критик, Абрамов в 1949 году вместе с Александром Дементьевым возглавляет в Ленинграде борьбу с космополитами, которая для многих высокоодаренных филологов еврейского происхождения обернулась опалой, тюрьмой и насильственной смертью. К концу пятидесятых годов судьба обоих погромщиков круто меняется: Дементьев становится заместителем Твардовского по "Новому миру", его комиссаром и "недобрым духом" по определению сотрудников, Абрамов — писателем-деревенщиком, поначалу столь же заурядным и невзрачным, как прежде критиком (первый роман пекашинской хроники "Братья и сестры").
Ох, уж эти фантастные оборотни советских шарнирных судеб!
Александр Дементьев, приставленный к Твардовскому в качестве сексота и жандарма, постепенно подпадает скорее чем под влияние — под власть главного редактора "Нового мира" и осуществляет его злободневную программу уже с сердечным, а не формальным рвением: не за страх, а за совесть. Он продолжает покровительствовать своему коллеге и помощнику Федору Абрамову, и сюжетно-концептуальное обострение второго абрамовского романа "Две зимы и три лета" можно объяснить тем, что роман назначался именно для "Нового мира" с учетом его политической программы.
Ясно одно: потребности литературной, а также и общественной ситуации Абрамов с его тенденциозно-суженным и исполнительским кругозором уловил с помощью своего покровителя: через передовой советский журнал "Новый мир". Не стоит, конечно же, сбрасывать со счетов личные пристрастия бывшего деревенского паренька Феди Абрамова, напористого, смекалистого и корыстного; политическая и нравственная его совесть навряд ли пробудилась — хотя бы до раскаяния за недавние репрессальные деяния, но норму подлости, как и его покровитель, перевыполнил уже на закате сталинской эпохи и сейчас мог утомленно игнорировать призывы к очередным ее проявлениям — зато воспылал острым желанием рассказать правду о длительной агонии советской деревни, взорванной коллективизацией. Желанием также не очень оригинальным, ибо им уже была охвачена вся наша деревенская проза, начиная с В. Овечкина и включая В. Тендрякова, С. Залыгина, С. Антонова, а чуть позже — Б. Можаева и В. Шукшина. Абрамов оказался скорее в пассивной роли адепта, чем зачинателя — в привычной для себя роли. Зато в окрестной послесталинской литературе он уловил точно: деревенская проза зафиксировала роковые противоречия советской жизни, а оптимистические концовки и вставки — в угоду привычке, цензуре и власти — не меняли дела: деревня находилась в катастрофическом состоянии, понимали это и политики, и хозяйственники, и писатели.