Время и мы. № 33 (1978)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• И. ВАРЛАМОВА. Мнимая жизнь
• Аркадий ЛЬВОВ. Золотая кровать

ПОЭЗИЯ

• Илья БОКШТЕЙН. Мимика склепа
• Евгения ЖЕМ. Мысли плавают по дивану
• Ю. КАРАБЧИЕВСКИЙ. Грохот века

ПУБЛИЦИСТИКА, ИСТОРИЯ, СОЦИОЛОГИЯ

• Артур КЕСТЛЕР. Иуда на перепутье
• Дора ШТУРМАН. Победа и крушение Ленина

ПИСАТЕЛЬ И МИР

• Круглый стол редакции. Спор о Иване Ефремове

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Лев ЛАРСКИЙ. "Здравствуй, страна героев!"

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Живопись Михаила Бурджеляна

ФРАГМЕНТ ИЗ СТАТЬИ ДОРЫ ШТУРМАН

Ведя свою партию к власти, Ленин так хорошо умел разрушать, провоцировать, уничтожать, маневрировать в поисках наилучшего тактического хода и, главное, побеждать, что и он сам, и его сторонники не сомневались в его столь же уникальном умении строить.
Но после более или менее полной стратегической победы, когда на Ленина всей тяжестью навалились завоеванные им для себя и партии полномочия, оказалось, что странные свойства химеры, которую он создал, застали его врасплох. Ни Маркс, ни Энгельс, ни его собственное воображение не подготовили его к успешной реализации этой поистине небывалой в истории государства российского власти.
С одной стороны, как всякий опытный руководитель, Ленин знает, что секрет успешного управления связан с необходимостью обозревать, направлять и вовремя корректировать все движения управляемого объекта. Он уверен, что этот секрет постижим. Привычный радикализм мышления, привычный однолинейный детерминизм социальной логики Ленина не позволяют ему рассуждать иначе. К чему тогда было бы все, на что он шел до сих пор?
Он не хочет отказаться от веры, что в принципе организованное решение надвинувшихся на него новых задач возможно. С другой стороны, он не может этого решения найти. Он физически задыхается от мизерности, от непоправимого запаздывания, от ненадежности доступных ему крох понимания происходящего. Он не знает, как извлечь необходимые ему сведения из необозримого лабиринта отношений и дел, которым он взялся командовать. А лабиринт еще и непрерывно "дрейфует" во всех своих бесчисленных частностях. И сопротивляется тому, что Ленин считает разумным и необходимым.
Осаждаемый незнакомыми раньше задачами и упорно пытаясь решать их привычными радикальными мерами, Ленин уподобляется человеку, плывущему против течения в грязевом потоке. Блестящий самосохранительный вираж НЭПа, который спас партию, ослабил напряжение ненадолго, потому что и новая экономика должна была, по замыслу Ленина, быть регулируемой и управляемой. Задач стало не меньше, а больше.
Инстинктивно нащупав главный момент задачи, но не понимая, что он-то и делает ее невыполнимой, Ленин упрямо требует от своих аппаратов сведений, сведений и сведений.
Кроме ежемесячного "числа-показателя", рассчитанного на основании нескольких главных данных и призванного охарактеризовать хозяйственно-организационное состояние огромной, взбаламученной непрерывной семилетней войной страны, от ЦСУ требуются также:

" 1. Ежемесячные сводки о распределении продовольствия государством.
2. Ежемесячные сводки о предприятиях, переводимых на коллективное снабжение.
3. ...Определение количества произведенных продуктов, притом самых важных.
4. Производство, распределение, потребление топлива. Абсолютно необходимо ежемесячно в итогах...
5. Ежемесячные сводки о товарообмене...
6. ...Если не ежемесячно, то раз в 2—3 месяца абсолютно необходимы сводки хотя бы для начала о "наличных штатах" в сравнении с довоенными или с штатами других ведомств, других губерний...
7. Выборка, для изучения, небольшого числа типичных предприятий (фабрик, совхозов) и учреждений (а) наилучших—образцовых; (b) средних и (с) наихудших...".

То, что мы процитировали, далеко не исчерпывает ленинских ежемесячных требований, предъявляемых ЦСУ.
Разумеется, рассчитать чудодейственное "число-показатель" никаким инстанциям не удается. И никакой ежемесячный "балл поведения" всего общества, выработанный ЦСУ или Госпланом и положенный на стол Ленина, не вооружил бы его отчетливым представлением обо всей массе процессов, стоящих за этим баллом. А для того, чтобы регулировать эти процессы с той степенью верховного произвола, которого жаждал Ленин, надо было знать обо всех все. Мог ли Ленин хотя бы подозревать, что встретится с таким затруднением? Несомненно. Работы "ученнейшего дурачка" Спенсера (Ленин), широко обсуждавшиеся в России с пятидесятых годов прошлого века, убедительнейше предсказывали затруднения победившего социализма.
"Ренегат" и "оппортунист" Э. Бернштейн, "парламентский кретин" Каутский (Ленин), "Иуда" Струве (кличка, под которой иногда фигурирует П. Б. Струве в конспиративной переписке Ленина) и другие современники Ленина опередили многие фундаментальные выводы современной науки об управлении.
Ленин обвинял их в продажности, в тупоумии, в непонимании Маркса и отмахивался от их корректных и доказательных соображений, как от назойливых оводов. Теперь ему очень трудно, — тем более, что одновременно с попытками наладить хоть мало-мальски удовлетворительную отчетность, он санкционирует составление плана дальнейшей хозяйственной деятельности советской власти.
Чтобы хоть как-то проиллюстрировать масштабы задач, возникающих перед государственной властью, уничтожившей свободный рынок, приведу свидетельство современного советского экономиста: "...Специалисты нашего института однажды проделали любопытный расчет. Они высчитали количество операций, которые необходимо было бы произвести, чтобы составить... детализированный оптимальный план для двух тысяч объектов. Оказалось, что он потребовал бы от лучшей советской машины БЭСМ-6 — ни мало ни много — тридцати тысяч лет непрерывной работы"
………………………………………………………………………………………
Для того, чтобы Ленин понял, как милостива была к нему судьба, как умеренно был он обижен еще не развернувшимся Сталиным, как не отлились ему чужие слезы и кровь, перед ним следовало бы прокрутить фильм со смертями всех его ближайших сподвижников (смерть миллионов других людей его могла бы не взволновать: он воспринял бы ее как абстракцию). Его надо бы провести за его "гвардейцами" по кабинетам, камерам и подвалам московских и ленинградских застенков. Тогда его перестало бы угнетать уютное подмосковное поместье Горки с просторным особняком и парком вокруг. Он оценил бы преданные заботы близких, возможность часами сидеть в одиночестве и лелеять свои обиды...