Время и мы. № 32 (1978)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• И. ВАРЛАМОВА. Мнимая жизнь
• Аркадий ЛЬВОВ. Собеседование

ПОЭЗИЯ

• Анатолий ЖИГАЛОВ. Зеркальная мозаика
• Генрих САПГИР. Сквозь боль и бред

ПУБЛИЦИСТИКА, ИСТОРИЯ, КРИТИКА

• Соломон ЦИРЮЛЬНИКОВ. Истоки кризиса
• Дора ШТУРМАН. Победа и крушение Ленина
• Елена КЛЕПИКОВА. Пролог к действию
• Лев КОПЕЛЕВ. От рода к человечеству

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Лев ЛАРСКИЙ. "Здравствуй, страна героев!"

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Бьеннале—77

ФРАГМЕНТ ИЗ КРИТИЧЕСКОЙ СТАТЬИ ЛЬВА КОПЕЛЕВА

Вопреки "идолам рода" я убежден, что национальность не врожденна. Человек рождается внутри определенной нации. Но обретает национальную культуру и национальное сознание не с "кровью", не с генами и не с материнским молоком, а по мере того, как усваивает язык и тот конкретный жизненный опыт, из которого возникают и подсознательное непосредственное мировосприятие, и полуосознанное мироощущение, и ясно сознаваемое мировоззрение.
Нельзя просто по своей воле избрать нацию, как нельзя выбирать родителей. Но в определенных случаях молодые люди, наделенные живым энергичным восприятием мира, могут "перейти" из одной нации в другую. Примеры: Джозеф Конрад, Гийом Аполлинер, Эжен Ионеско. Еще легче обретают другую нацию дети. Немецкие поэты Лямотт Фуке и Адальберт Шамиссо в детстве были французами, Ленау — венгром, немецкий романтик Брентано и французский натуралист Золя родились итальянцами, французский поэт Эредиа по рождению кубинец. Русскими литераторами стали молдаванин Кантемир, бывшие немцы Фонвизин, Дельвиг, Кюхельбекер, Даль, Пильняк, Олеша, поляки Вересаев и Паустовский, армянка Шагинян, татарка Сейфуллина, грузин Окуджава, абхазец Искандер, кореец Ю. Ким и многие другие. Единственен в своем роде Владимир Набоков — одновременно русский и американский и притом великий писатель.
В развитии современной русской, немецкой и американской культуры плодотворно участвуют многие мыслители, писатели, художники, музыканты, артисты еврейского происхождения. Иным из них не позволяли забывать об этом происхождении не столько воспоминания детства, сколько напоминания антисемитов. Но и наиболее явственная еврейская "приправа" в судьбе и в сознании не помешала Гейне стать великим немецким национальным поэтом, а Бертольту Ауэрбаху даже первым писателем немецкой деревни.
Немцами были и останутся Маркс, Лассаль, Тухольский, Толлер, Беньямин, Э. Блох, Зегерс, А. Цвейг, австрийцами остаются Фрейд, Кафка, Краус, Рот, Г. Брох, Ст. Цвейг и многие другие, так же, как Юлиан Тувим, — поляк и только поляк. Русскими мыслителями были С. Франк, Л. Шестов, М. Гершензон. Навсегда русские и только русские поэты — Фет, Мандельштам, Пастернак, Самойлов, Слуцкий, И. Бродский, А. Галич — русские и по судьбам, и по мировосприятию, воплощенному в слова; прозаики — Бабель, Тынянов, В. Гроссман, Е. Дорош... Списки имен можно еще значительно продолжить, особенно, если вспоминать художников, музыкантов, артистов.
Различать мастеров американской культуры по их этническому происхождению, пожалуй, и вовсе немыслимо. Как бы остры ни были сегодня противоречия между отдельными этническими группами, как бы пылко ни прославлялись заново возрождаемые или впервые возникающие "идолы рода", но музыка и фольклор черных американцев, творчество Ричарда Райта, Джеймса Болдуина, подвиг Мартина Лютера Кинга так же нераздельно сплавлены с единой во всем ее противоречивом многообразии американской культурой, как и творчество Чаплина, Артура Миллера, Гершвина, Сола Беллоу и других замечательных американцев.
"...Что же "ново" и что "старо" в росте этнического сознания, что в нем лишь пустой звук, а что существенно?" — спрашивает Г.Айзекс. "Какой новый плюрализм?" Так называется заключительная глава. Автор не дает однозначных ответов. И в этом одно из существенных достоинств его увлекательной и поучительной книги. Она побуждает развивать и дополнять наблюдения автора, искать ответы на его вопросы, заданные взволнованно и умно, вызывает на споры, заставляет читателя думать...