Время и мы. № 22 (1977)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Зиновий Зиник. "Перемещенное лицо"
• Гелий Снегирев. "Автопортрет"

ПОЭЗИЯ

• Анна Горбунова. "Кольцо запрета"
• Марат Векслер. "Картинки жизни"

КРИТИКА, ПУБЛИЦИСТИКА, ИСТОРИЯ

• Борис Суварин. "Солженицын и Ленин"
• Ефим Эткинд. "Капля крови"

ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

• Мордехай Сакар. "Политические близнецы у баррикады"

ИЗ ПРОШЛОГО

• Александр Глезер. "И грянул бой..."

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• "Русские художники в Израиле"

Фрагмент из публикации А. Глезера о «Бульдозерной выставке»

Выскакиваем на улицу. От метро до пустыря метров двести.
— Трепят нервы, а там все в порядке.
Мимо нас проезжает и заворачивает к стоянке машина наших американских друзей Пегги и Давида Наллов. Пегги приветливо машет рукой.
Мы же прибавляем шаг. Почти бежим. Опаздываем всего на семь минут. Все, что происходило до нашего прихода, описано в дневнике жены:
"... еще издали мы увидели на пустыре бульдозеры, грузовики и машины с зелеными насаждениями. Какие-то люди в штатском преградили дорогу:
— Граждане, здесь разбивается парк культуры. Расходитесь!
Просмотр не состоится!
— Прочь! — раздается мощный голос. — Не даете рабочим зарабатывать на хлеб!
Какая-то толстуха лихорадочно разворачивает транспорант: "Все на ленинский субботник!"
Художники стараются показать картины, однако "рабочие" вошли во вкус: у Юрочки вырвали холст и швырнули в самосвал с землей, исполненную на фанере работу Меламида и Комара переламывают пополам.
— Что вы творите? — ужаснулся кто-то.
— Они от этого только лучше станут, — последовал ответ. Они другого и не стоят!
— Вы не смеете! — Мы никому не мешаем.
— Сейчас вы всем мешаете! — хладнокровно заявляет милиционер, спокойно взирая на происходящее.
Немухин тоскливо посматривает по сторонам. Его картина до сих пор завернута в бумагу. Он колеблется. Я срываю бумагу. Приближается дружинник с красной повязкой:
— Вы зачем тут сорите? Подберите! По-хорошему говорю, подберите...
Толпа прибывала. Лил дождь, и пустырь расцветился яркими плащами и зонтами. Слава Богу, наконец-то бегут Оскар с Сашкой!.."
Мы с Оскаром ринулись в толпу, забыв о наших благих намерениях не давать волю нервам, и, будто отснятые крупным планом кинокадры плывут перед мною сюрреалистические, озвученные сцены.
... Бульдозеры надвигаются на художников. Один из них приближается к Рабину, тяжелыми гусеницами подминает под себя картину, а сам Оскар повисает на верхнем ноже и подгибает ноги, чтобы нижним их не отрезало. Милиционеры снимают его оттуда и заталкивают вместе с подоспевшим на помощь отцу Сашкой в синюю милицейскую "Волгу".
... Эльская влезает на огромную ржавую канализационную трубу, лежащую вдоль обочины, и поднимает картину над головой. Мгновение, и полотно летит в грязь, а Наденьке крутят руки. Она отбивается:
— Мы все равно не уйдем! Показ рассчитан на два часа, и два часа мы будем здесь находиться!
... На Жарких накидываются трое. Пытаются повалить его на землю. Какой-то верзила тоном обиженной барышни восклицает:
— Он ругался матом!
Врет. Матом Юра никогда не ругается.
... Двухметрового Рухина волокут четверо. Щегольский пиджак и брюки разорваны, заляпаны мокрой глиной.
... Широко раскрыты испуганные глаза Катюши, семилетней дочки нашего друга врача Векслера. Не все она, конечно, понимает, но что-то сохранится в ее памяти навсегда.
... — Убирайтесь! — орет атлетического сложения детина, обращаясь к канадскому корреспонденту Дэвиду Леви. Щуплый Дэвид возражает:
— Я на службе. Когда советские журналисты выполняют свою работу в Канаде, их никто не трогает. Многим из них я даже помогал.
Атлет поспокойнее:
— Ладно, ладно. Выключайте магнитофон и перестаньте фотографировать.
Кристоферу Рэнну из "Нью-Йорк таймса" его же аппаратом выбили зуб. Вдобавок двое заломили ему руки, а третий бил в живот.
Майклу Парксу из "Балтимор сана" кулаком съездили по лицу.
Линн Олсон из "Ассошиэйтед пресс" силой затолкали в ее собственную машину.
Щедро, налево и направо раздавали "трудящиеся" зуботычины иностранным дипломатам.
Я продираюсь к стоящему на желтом бугре, главнокомандующему операцией "умиротворения". Зарубежным корреспондентам он лаконично отрекомендовался: "Иваном Ивановичем". (Позже мы узнали, что это был зампреда исполкома Ленинского района Петин).
— Прекратите побоище! Остановите этих хулиганов!
Не удостаивает ответом.
— Ведь тут же иностранцы!
В маленьких глазках Петина вспыхивает ярость:
— Мало мы их били! Нечего совать нос в наши дела!
А бульдозеры, точно танки, ползут на зрителей. Охотятся за ними. Преследуют по пятам. Те отступают. Расступаются. Но не расходятся. Однако у Петина есть еще резервы. К полю боя подтягиваются поливальные машины. Обдавая толпу обжигающими, ледяными струями, они стремятся очистить пустырь и прилегающие к нему улицы. Люди разлетаются по сторонам, прячутся за автомобилями с дипломатическими номерами, карабкаются, как муравьи, по травяному пятиметровому откосу и бегут, бегут вниз по Профсоюзной. Ненависть захлестывает меня: "Фашисты!" На меня медленно надвигается бульдозер. Стою недвижно. Бульдозерист высовывает из оконца лохматую голову:
— Отойди, задавлю!
— Дави!
Рядом вспыхивает костер, в который "торжествующие победители" швыряют картины. Первой погибает "Композиция" Рухина. В огне вспыхивают и гаснут кленовые листья оскаровского "Листопада". С портрета кисти Жарких протя-гивает тонкие руки, словно моля о пощаде, черноволосая Кристина.
Из оцепенения меня выводит глухой голос Юры:
— Сашенька, послушай, нужно выручать ребят!
Ему пришлось повторить дважды, чтобы я услышал его. Юра прав. Пора действовать, и он торопит: "Скорее! Ско¬рее!"
Только теперь мы видим, что Пегги и Дэвид не уехали, а ждут нас. Непременно хотят подвезти до Преображенки. Лишь дома мало-помалу успокаиваемся, нужно разобраться в ситуации, найти выход.
Прямо на пустыре арестованы Рухин, Оскар и Сашка. Бесстрашную Надю Эльскую постеснялись брать при всех. И лишь когда она углубилась в тихую улочку, набросились по-воровски, исподтишка. Забрали также Тупицына и фотографа В. Сычева.