Время и мы. № 16 (1977)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Авраам Б. Иошуа. "Затяжной хамсин, жена и дочь"
• Роман Каплан. "Наша армянская кровь"
• Е. Цветков. Два рассказа

ПОЭЗИЯ

• Михаил Крепс. "Слова — живые существа"
• Лия Владимирова. "Моя душа — моя работа"
• Анри Волохонский. "Стихи с базара"
• Илья Рубин. "...Прикован к пушкинским размерам"

ПУБЛИЦИСТИКА

• Д-р Исразль Эльдад. "В своем пиру похмелье"
• Майя Каганская. "Наследники Толстоевского или шестидесятые годы"

КРИТИКА

• Наталия Рубинштейн. "Сказание о земле Ибанской"

ИЗ ПРОШЛОГО

• Михаэль Стефанек. "Прага, 21 августа"

ФРАГМЕНТ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МИХАЭЛЯ СТЕФАНЕКА О «ПРАЖСКОЙ ВЕСНЕ»

5 марта 1968 года я в числе других бывших бойцов Чехословацкой бригады был приглашен на завтрак к президенту в Пражский град. Этот торжественный завтрак был посвящен 25-летию боя под Соколовом, в котором принимал участие батальон, возглавляемый полковником Людвигом Свободой во время Второй мировой войны. В первый и последний раз за двенадцать лет своего правления президент Новотный пригласил к себе в Пражский град солдат чехословацкой армии. По-видимому, в это утро Антонин Новотный и сам уже не сомневался, что дни его сочтены. За два месяца до этого в январе 1968 года он вынужден был сложить с себя полномочия Первого секретаря ЦК КПЧ. Передав их Александру Дубчеку, он теперь пытался предстать в последний раз в облике рабочего президента, решившего по-дружески побеседовать с ветеранами чехословацкой армии.

Но как только он прочел по бумажке несколько официальных, подготовленных к этому случаю фраз, в роскошном зале Пражского града возникла ситуация, которую вряд ли мог представить себе кто-нибудь из гостей. Сотни фронтовых друзей, в прошлом рядовых бойцов бригады Свободы, а теперь высших офицеров чехословацкой армии и сил госбезопасности, окружили мгновенно, точно по приказу, своего старого седовласого командира Людвига Свободу, который сейчас привел нас сюда на торжественный завтрак в президентский дворец. И такой же тесный круг образовался возле молодого Александра Дубчека, наследника Новотного, нового секретаря ЦК КПЧ. И вот уже выросшая вдруг живая стена людей, нескончаемые рукопожатия, веселые голоса и шутки, а посреди зеркального зала Пражского града стоит одиноко, не зная, куда себя деть в этой необычной ситуации, вчера еще всевластный президент Антонин Новотный. Кто из нас еще несколько месяцев назад мог представить себе эту фантастическую картину! Ведь это было настоящее оскорбление, которое не могло не унизить и не уязвить Антонина Новотного. По-видимому, Дубчек почувствовал щекотливость ситуации, в которой оказался глава государства. Он попробовал пробиться сквозь живую стену людей, но ему это не удалось — круг боевых ветеранов сомкнулся около него и Людвига Свободы еще теснее. На худом лице Дубчека появилась озорная мальчишеская улыбка, он поднял руки вверх как бы в знак того, что он сдается. "Я вижу, — сказал он на мягком словацком языке, — что вы еще не забыли свои военные профессии. Сдаюсь и прошу прощения". В живой стене образовался проем, Дубчек проскользнул в него и направился к одиноко стоящему посреди зала Новотному, очень медленно шел за ним генерал Свобода. На этот раз его солдаты за ним не последовали. Мы остались на наших позициях.

Я нарисовал перед читателем эту сцену, для того чтобы вначале чисто внешне представить Александра Дубчека, к которому еще не раз будут обращаться и современники, и будущие историки. "Для политика он был слишком приличен и лоялен", — писал о нем его ближайший сотрудник Моравус, выступающий под таким псевдонимом в журнале "Листы", выходящем в Риме.

К этой, пока еще слишком общей характеристике мне, встречавшему Дубчека в самых разных ситуациях — и в часы его политического взлета, и в минуты трагического крушения, — хотелось бы еще добавить, что Дубчеку был свойствен дар возбуждать к себе симпатии окружающих его людей. Так же как, впрочем, этим даром обладал и Людвиг Свобода, хотя это были совершенно разные люди. Это чисто человеческое обаяние Дубчека еще отчетливее выступает, когда сравниваешь его с Густавом Гусаком, человеком жестким, холодным и беспощадным и о котором, уж во всяком случае, не скажешь, что для политика он был слишком приличен и лоялен. Впрочем, на политической арене Гусак появился гораздо позже, совсем не в те дни, о которых я пишу, вспоминая прием в Пражском граде.

Что же касается политической ориентации Дубчека, то вряд ли правы те историки и исследователи, которые склонны приписывать его убеждениям некое противодействие линии советского ЦК. Александр Дубчек по меньшей мере в начале своей карьеры был несомненно доверенным лицом Москвы. И не только потому что, как полагают, он учился в Москве в Высшей партийной школе вместе с Леонидом Брежневым. Многое давало основания московским руководителям считать Дубчека своим человеком. Немало лет он провел в Советском Союзе, он говорил на русском языке, как русский. В годы, когда он служил в чехословацкой контрразведке, он проводил много времени с советскими офицерами. И возможно, по всем этим причинам, а главное, в силу идеологической близости с советской компартией он относился к СССР с глубокой и искренней симпатией.